Одним из самых прочных "подарков" жителям бывшего Союза было , по-моему, утверждение в их сознании "железобетонного" комформизма. Спо-собность пережить любое унижение и несправедливость у кого угодно, предать всех на свете, поменять взгляды в самый короткий срок - все это стало, увы, отличительным признаком "Гомо советикуса", как, впрочем, и поразительное умение одно - думать, другое - подразумевать, и совсем третье - говорить, четвертое - делать. Тем более поразительным было явление в послевоенный период людей, не только мыслящих нормальными человеческими категориями, а не "партийно-классовыми установками", но и вдруг ставших выражать эти самые мысли вслух. Это выглядело патологией, ненормальностью, чем, собственно и являлось, если только считать нормальностью средние нормы сумашедшего дома. И все-таки откуда брадись они, эти люди? Можно долго и нудно говорить о пробуждении гражданственности под влиянием действия внутренних, внешних, наконец, индивидуальных факторов судеб, но нагляднее, как мне кажется, все прозвучит на примере именно судьбы. Сразу же оговорюсь, что не "средней судьбы". Во-первых, таковых не знаю и не допускаю в принцыпе,а, во=вторых, речь пойдет не о "житие", а только о некоторых частных моментах жизни конкретного человека. Его зовут Александр Болонкин. Профессор Болонкин. Кроме всего прочего, как мне известно, он - единственный человек, с\умевший поработать на ответственных должно-стях как в советском, так и в американском космических центрах, что уже само по себе, согласитесь, необычно. Он же возглавляет Международную Ассоциацию бывших советских политзаключенных (МАСП). Так что основания для знакомства с Александром Болонкиным имелись самые серьезные.
Сначала все укладывалось в рамки обычности: Александра воспитывала в Перми мама, работавшая уборщицой, а его отец погиб во время конфликта на Халкин-Голе. Комнатка в бараке, нищета, скудость во всем вряд ли могли быть восприняты им во всей своей страшной силе, ведь так жили миллионы других людей. А он уже в начальной школе серьезно занялся популярным тогда авимоделизмом и преуспел в этой области настолько, что стал владельцем Всесоюзного рекорда, а затем превысил и Мировое достижение. Он - выделился и был принят без экзаменов в Казанский авиационный институт. Отличная учеба, прекрасное распределение (в Киев, в ОКБ О.Антонова) и успехи в этой области не заставили себя ждать. В Киеве же он "по дороге" получает еще одно высшее образование (математическое), становится ведущим сотрудником ОКБ. Потом - аспмрантура Московского авиационного института, успешная защита диссертации и работа в ОКБ В. Глушко (Главного конструк-тора ракетных двигателей). С этого момента основной темой работы Алек-сандра становятся новые самолеты, двигатели и ракеты. Десять лет жизни он отдал этой теме, опубликовав чуть ли не полсотни работ, став профессо-ром МАТИ и МВТУ, доктором наук (кибернетика)… Все шло замечательно: исключительные способности создавали ему исключительные условия жизни и труда и легче всего было не видеть, собственно, жизни и людей вокруг, а он видел, и даже имел смелость попытаться разобраться в причинах несоответствия между словами и делами в его стране. Началось с цифр, с простой статистики, которой он элементарно проверил то, что говорилось с высоких трибун в начале пятилеток и что проходило в конце. Оказалось, что ложь пронизывала каждое слово и каждый параметр планов, что все было с точностью до "наоборот". Захотелось узнать больше, поделиться своими мыслями с другими. Обратите внимание, никаких политических целей - сплошное просветительство. Но тут, познакоми-вшись с активистами правозащитного движения, Александр получает новую толику закрытой информации: на этот она касалась методики и практики борьбы советской власти с инакомыслящими, по совести говоря, с людьми более совестливыми, чем озлобленными, более ищущими, чем разрушающими. Правда ошеломляла, но и заставляла поверить в себя, заставляла что-то предпринимать. Зачем? Он что - медленно думал или был не в состоянии представить, чем это любопытство неизбежно завершит-ся? Не могу заподозрить Александра Александровича в такой махровой наивности и не желаю представлять его "Советским Пагенелем". Ну хотя бы потому, что все он понимал и все делал сознательно. Так же вполне зряче был им вскоре сделан следующий шаг (логичный и даже неизбежный для представителя интеллигенции страны России) - от стадии "Узнать" к сту-пени _"Изменить, что-то Предпри-нять". И что же может сделать один человек, пусть доктор наук, "секретный" ученый немалого ранга, преуспевающий и перспективный? Каким образом может он повлиять на "условия игры" в этой странной стране? На что рассчитывает, вступая в борьбу с бездушной махиной? Оказывается, может. Упуская все важные детали, скажу главное: профессор Болонкин ввел в диссиден-ское движение такое понятие как множительная техника. До него по рукам хидили 3-4 копии с "горячей" литературы, которые естественно, охватывали весьма ограниченное число любопытных. Теперь, когда число копий подскочило на несколько порядков выше, идеи диссидентсва пошли "в народ" с такой мощью, что произошел переход внутренней оппозиции коммунистическому режиму к стадии массовости. До 3-5 тысяч экземпляров вырос тираж самиздато-вских изданий, в том числе и совершенно невиданных ранее листо-вок. Ну а дальше Вы уже знаете… Вот, собственно, что может человек, один-единственный человек рядом с другими людьми. Немедленно последовал и гонорар. Всего три года провел в активном диссиденском движении Алексанр Болонкин до своего ареста и 15 лет - в лагерях и тюрьмах, осваивая щедрый "гонорар" коммунис-тов. Арест в сентябре 1972 года (провалился курьер-геолог из Питера с рюкзаком изобличающей литературы на руках) и лучшие тюрьмы страны в его распоряжении. Самые перспектив-ные следователи делали карьеру на этом процессе. В ноябре следующего года - закрытый суд в Бабушкинском районе Москвы и 4 года тюрьмы +2 -ссылки. Карьера рухнула навскгда, да и особых жизненных перспектив больше не оставалось. А потом -"солнечная" Мордовия и все "прелести" тюремной системы страны советов. Затем - ссылка в не менее "курортную" Бурятию и новые осуждения, которое исправно выдавала система, уже сглотнувшая "клиента" и не желающая больше выпускать его в нормальную жизнь. Было даже организовано телевизионное выступление, из которого путем давления, монтажа и "ножниц" КГБ постаралось выжать максимум возможного (как только представится первая возможность6 в 1986 году, Болонкин публично расскажет о том, как оно создавалось и публично откажется от всего, что было показано "органами" от его имени). Сразу после перестройки профессор Болонкин начинает борьбу за право отъезда из СССР, но только в середине 1988 года он будет выпущен за пределы страны. А дальше - опять жизнь, борьба, работа в американском "космосе" и непрерывная боль за Россию и всех тех, кто там так еще и не получил ни свободы, ни демократии. Обыкновенная жизнь необыкновенного человека, в котором из всех качеств, по-моему, преобла-дают, прежде всего, честность, отзывчивость и совестливость.

Г. Ланский